Интервью с Василием К. (рок-группы The Kürtens, "Интеллигенты")На днях в московском клубе «Билингва» состоялся акустический концерт Василия К. – музыканта, творчество которого однозначно дает понять: рок в России не только жив, но и весьма бодр. Прожив несколько лет в Швеции, Василий выступал там с группой The Kürtens, а по возвращении в Россию получил известность и как лидер группы «Интеллигенты». На сей раз концерт был сольным; незадолго до того мы встретились с Василием К. и задали ему несколько вопросов. Ты сегодня в таком формате выступаешь, не знаю, несколько необычном. Концерт акустический – как без группы играется, в каком формате удобнее работать, так вот самодеятельно, или когда еще «группа поддержки» на сцене? «Необычный формат» – это и правильно, и неправильно. Я всегда себя мыслил как фронтмен рок-группы, с самого детства, когда решил этим заниматься. Когда я переехал обратно в Россию и начал выступать, сложилось так, что несколько лет выступал один. И когда у меня появилась группа, приходилось слушать вопросы другого рода – «а почему ты с группой?» Для меня и тот, и другой форматы ценны, и у того и другого есть свои преимущества и недостатки. Но если честно, то мне больше нравится играть с группой: во-первых, там меньше ответственность за происходящее, не нужно держать все под контролем каждую секунду, а во-вторых – великое чудо общения музыкой с людьми на сцене, это просто волшебство. Вопрос в связи с тем, что ты музыкант российско-шведский: у нас шведскую музыку знают в основном в ее популярном формате – ABBA, Roxette… рок-музыка практически неизвестна. Как с роком в Швеции дело обстоит? Если говорить о рок-музыке в целом, то существует, как знают любители в России, довольно большая и авторитетная экстремально-металлическая сцена. А когда я переехал в Швецию и постепенно выучил шведский язык, то открыл, что там существует нечто, что соответствует русскому року: музыка, где поэтическая сторона также очень важна, и тексты - на шведском. Поэтому эти люди популярны, но за пределами Швеции их никто не знает, и не будет знать никогда. Дело не в формальном качестве исполняемой музыки – думаю, шведское качестве известно на весь мир… Такие имена, как Томас Ди Лева, Ларс Демиан, Ульф Люнделл - их там много, и это то, что я люблю больше всего остального шведского. Видимо, нам еще предстоит их для себя открыть. Не уверен, потому что речь идет о поэтике - музыкальные выразительные средства оказываются завязаны на язык. Даже в англосаксонском мире, который принято воспринимать таким, какой он есть, просто потому что англосаксонская цивилизация доминирует в мире, те, кто считаются выдающимися поэтами в рок-музыке, что есть их музыка? Как правило, это очень просто, самые базовые вещи. То же самое с этой шведской музыкой, и то же с русским роком. Хотя у нас играют похуже, и русский рок принято обвинять в том, что, мол, вторично, и играть не умеют и за это их на Западе признавать не желают. Это всё правда, но не причина. Завязанность на культурное поле, обусловленное языком - это очень важная вещь, и она редко и плохо конвертируется. Пока ты играл в Швеции с The Kürtens, удалось приобрести какую-либо популярность? Не особо. Мы там где-то год играли по клубам, причем не очень интенсивно, потому что с самого начала стало ясно, что это всё может быть более-менее адекватно принято только людьми, понимающими русский. Людям нравилось, но было очевидно, что на полную рабочую неделю этого не хватит. И я довольно быстро понял, что больше всего хочу писать песни по-русски. Остальные мои идеи, более экспериментальные, которые теоретически могли быть лучше конвертируемыми, либо подчинены этому, либо просто занимают меньше места в моей жизни. Хотя и присутствуют во всём, что я делаю, любая моя песня – это всегда волна, а не только частица. А публика там серьезно от нашей отличается, или слушатели везде одинаковы? Нет, она довольно сильно отличается, и в худшую, и в лучшую сторону. Например, она намного более образованна, она в курсе того, что происходит с рок-музыкой в мире, в России таких людей намного меньше. Но возможно из-за этого, а возможно, в комплексе с этим, она намного более закрытая. Для них рок-музыка из-за того, что порядка 80% шведского рока делается на английском языке - это entertainment, развлекуха. Качественная, сильная, но развлекуха. Потому что английский язык все знают, но это неродной язык. А когда песни делаются не на родном языке, степень условности возрастает. И в связи с тем, что они больше видели - и они, и их отцы, и их деды, если говорить о рок-музыке - они уже объелись и не хотят воспринимать рок как агента, несущего глубокую личностную и духовную информацию. A здесь у нас народ менее образованный, но сердца открыты. Что, я считаю, в целом куда важнее. Молодой и голодный :) Молодой и голодный, да – до сих пор. Мне это больше нравится, легче входить в резонанс, хотя меня порой раздражает, что они, бывает, не ловят тончайшую изящность моих транскультурных аллюзий:) . Потому что главное - не стиль, не знание музыки, не то, в какой коробочке ты находишься и насколько присутствующие осведомлены о форме и цвете этой коробочки, а в том, что ты пытаешься сказать людям как человек. И если это проходит, то это хорошо, значит, это удалось. А для этого нужно, чтобы люди, которые сидят в зале, были готовы хоть немножко это воспринять. Вернемся к корням... Редко музыка произрастает на пустом месте, самородком. Кто/что на тебя повлияло как на музыканта? Как обычно бывает: услышал в детстве Битлов и понеслось... Там была куча всего… Это был Высоцкий, это была всякая музыка 80-х, металл тогдашний, новые романтики… и, пожалуй что классический русский рок в его ранних формах, ранний БГ, «Кино». То, что в организм попало, когда мне было лет 16. Потом я открыл для себя западную инди-музыку, начиная с такого человека как Кейв, сингеров-сонграйтеров – Коэн, Янг, Дилан, Майк Скотт, и разнообразный авангард, от Сати и Шёнберга до Ольги Нойвирт. Что-нибудь еще оказало влияние, кроме музыки? В твоих песнях немало литературных, философских, религиозных аллюзий… Я все время что-то читаю. И сложно понять, что из этого на меня действительно оказало влияние. В свое время очень сильное влияние оказал Джон Фаулз, особенно его книга «Волхв». Даже не только как писатель, хотя его набор выразительных средств, чрезвычайно мощный, но его видение мира, философия. Ее сложно как-то коротко охарактеризовать, это, в частности, очень критическое отношение к догматизму в любых его формах. Я сейчас наблюдаю: прошло лет 15, с тех пор как я его начал читать, и я сейчас вижу, что мой жизненный опыт приводит меня к выводам, которые Фаулз сформулировал. А по Достоевскому, между тем, у вас целый проект. Достоевский на меня произвел скорее эмоциональное впечатление а не идейное, и не философско-религиозное. Не проект, так, джем был на эту тему, записали его. Ты свое время принял участие в записи трибьюта группе «Пикник». Что привело в этот проект, и почему для исполнения выбрал именно «Мы как трепетные птицы»? Тут есть история. «Мы как трепетные птицы» - это единственная песня группы «Пикник», которую я знал наизусть. А наизусть знал потому, что начинал зарабатывание денег музыкой, играя в метро в Стокгольме. Я тогда еще не знал никакого языка, кроме русского, и мой репертуар состоял в основном из русскоязычных вещей, среди них была песня «Мы как трепетные птицы» - у меня получалось ее петь и получалось вкладывать в нее свою энергетику. Один раз мы с одним моим другом спустились в метро поздно, сели где-то в углу и пели эти песни. Народ постепенно исчез, нам никто не помешал, мы продолжали сидеть в углу и петь. Потом мы заметили, что время позднее, вокруг никого нет. Я доиграл песню, которую играл в тот момент – это были «Мы как трепетные птицы» - мы встали, и оказалось, что уже полвторого ночи, и мы заперты внутри метро. Потом была долгая история выбирания оттуда: мы шли по тоннелю на центральную станцию, нам попадались навстречу люди, которые шли с центральной станции на ту станцию, где мы были… Пришли на центральную, выкрутили какое-то стекло, вылезли и пошли дальше. А когда мне позвонил мой тогдашний директор, сообщил, что готовится трибьют «Пикнику», и говорит: Вася, ты же любишь «Пикник», не хочешь поучаствовать? Моя первая реакция: нет-нет… А потом вспомнил tunnelbana (метро по-шведски), станцию Ropsten, и понял, что эта песня близка мне на том уровне, на котором я могу попытаться сам дать ей форму. А в 2003 году у вас вышел альбом каверов на песни Леонарда Коэна. На чьи песни еще хотелось бы кавер-версии записать? Я часто играю чужие песни. Я записал две, как мне кажется, неплохие версии на песни Ольги Арефьевой, но у Ольги такое отношение к интерпретациям её песен – «не смейте, пока я жива» :) Так что я их пока не публикую. Может быть удастся ее потом уговорить, но не уверен. На разных альбомах есть переводы и переработки песен Алекса Харви, Майка Скотта, Нила Янга, Mercury Rev, народных песен. А как кажется, песни любого автора можно перепеть, или есть что-то, чему лучше оставаться в оригинале? Например, Коэна перепевают масса народу, у него такие песни, что их, видимо, многим хочется спеть. Дилана перепевает масса народу… может быть, потому что он сам вокалист так себе… По-моему, там все в порядке, но говорят, что Дилан плохой вокалист. Послушаешь: да, вокалист, строго говоря, неважный, но это неважно. Важно то, что песни попадают глубоко в сердце. Когда Высоцкого другие люди поют, я это могу с трудом понять. Потому что когда меняешь его голос, его энергетику на чьи-то, исчезает гармония. Зависит от того, насколько ты чувствуешь родство с чужой песней, и если можешь спеть ее, как свою, значит, в общем-то, у тебя есть право сделать кавер-версию. Но это на очень тонком уровне, и я не могу найти никаких логических обоснований, почему мне понравилась та или иная песня. Недавно у тебя вышел новый альбом, High. Как бы ты сам его охарактеризовал, что это за веха, чем отличается от предыдущих альбомов? Это первый альбом, который я записал со своей русской группой, «Интеллигенты». Во-вторых он какими-то живыми жилами ко мне привязан. Я вижу в нем массу недостатков, технических, может быть, в выборе выразительных средств, но я просто не думал, когда его делал. Доверял тому, как музыка и слова являлись, и оставлял их такими. Раньше я больше думал над аранжировками, над тем, как это должно или не должно звучать, как правильно или неправильно, по тем или иным причинам. Он очень инстинктивный. И кажется, получилось рассказать в нём о том, что меня сейчас волнует и что кажется важным. И поэтому на данный момент он мой самый любимый. Ещё он помог мне окончательно понять одну штучку про себя – я использую формы и инструменты поп-культуры, и рока как её части, для выражения идей и передачи энергий, которые обычно оформляются в авангарде или в литературе. Не самый удачный метод, даже совсем неудачный, скорее всего – он может закрывать доступ людям, которые ориентируются либо на то, либо на это, но я ничего не могу с этим поделать. Мне нужен постоянный бит – походка, стук сердца, грув из нижних чакр. Часто песни появляются в результате каких-то случайных происшествий? Например, как песня «Синяя неба»: мобильник упал в воду… Да, часто, очень часто. Появляется какой-то атомарный импульс, а потом из этого рождается песня. Много неизданного материала остается? Все меньше и меньше – сейчас только на один-два альбома осталось. Ещё я выкладываю на сайте всякие записи, которые просто спонтанно появляются. У каждого, наверно, музыканта, есть песня-«проклятие», особо любимая публикой, которую самому играть уже не хочется, но ведь со сцены иначе не отпустят… «Карлсон». Это ужасная песня. Она очень глупая, но с тех пор, как мы начали ее с группой играть, как бы рэгги, я в ней открыл какие-то энергетически-духовные глубины, и мне снова стало ее интересно петь. Отдельные заслуженные деятели нашей рок-музыки сетуют, что, мол, искусство коммерциализируется, уходит в попсу. На твой взгляд, насколько это верно, а если так, то плохо ли это или не очень - большие деньги для творчества? Сложный вопрос. Это связано с мировой социокультурной тенденцией, которую я также наблюдал в Швеции, она там несколько иные формы имеет, но суть та же. торжество неолиберализма – одно из ходовых наименований этого комплекса тенденций. Абсолютным мерилом личности человека становится экономическая успешность. Естественно, это происходит во взаимодействии с настроениями, которые описывает философия постмодернизма (которая, должен признать, мне во многом симпатична). Но в данном случае она работает на то, что сама фигура человека, который пытается искренне говорить миру средствами искусства о том, что его волнует, и ожидает за это отдачи в экономической форме - она мало-помалу теряет свою актуальность, мне так кажется. Очень сложный и неоднозначный клубок связей и взаимодействий между тем, что люди хотят слышать, что хотят воспринимать, за что готовы платить, и тем, кто и что и на каких условиях хочет и может им сказать. Долгое время поэт и герой были отдельными категориями. Поэт воспевал героя. Потом поэт решил, что его труд должен вызывать больше эмоций и уважения со стороны общества, и перетащил героя в себя. На горизонте сейчас маячит очередная смена парадигмы. У тех людей, которых я больше всего уважаю, в нашей рок-музыке, огромных денег нету. И они вряд ли появятся. Простите, ребята. Имен называть не будешь? Из тех, кто в нашей музыке интересен, симпатичен. Мне очень нравится, что сейчас делает Кирилл Комаров, он вышел на какой-то новый уровень, глубокий и широкий. Арефьева – почти на всём, что она предпринимает, можно ставить знак качества. Последний альбом Земфиры меня просто приподнял. Я его послушал, и мне опять захотелось слушать людей, которые поют на русском языке, чего какое-то время уже не хотелось. Это совершенно мастерская постмодернистская штучка. Ничего нового, ничего неожиданного, но результат неожиданный. Удивляешься каждые шесть тактов. Видимо, поэтому о нем столько споров. Диаметрально противоположные рецензии. У меня есть образование музыковеда, шведское. В последнее время музыкант берет верх над музыковедом: мне не хочется о музыке трепаться, не хочется о ней писать, смотреть на нее аналитически, но когда я вижу негативные отзывы на «Спасибо», тут я почти готов сказать глупость: а я-то знаю, что хорошо. По тем критериям, которые я считаю объективными, могу сказать, что это очень хорошая работа. И волнующий рассказ человека о себе. Во всяком случае, профессиональная. Да, но не в плане того, что музыкант умеет просто профессионально играть, это ничего не значит само по себе, а в плане умелого управления своей энергетикой, своим организмом, и очень большая, глубокая эрудированность в том, что сейчас в музыке происходит. Чувствуется, что у тех, кто этот альбом делал, был огромный выбор выразительных средств, и они ими всеми владели – до того, как выбрали те несколько, которые использовались. Использовались для того, чтобы оформить этот самый рассказ, без него любой профессионализм бессмысленен. Если уже речь зашла об аналитике… Где-то мне встретилось такое определение стиля, в котором ты играешь: блюз-фолк-рок... на твой взгляд, нужны ли вообще все эти громоздкие конструкции, попытки втиснуть музыку в стилевые рамки? Во-первых, говорить об искусстве мы все любим, а чтобы говорить о чем-то, нужны названия, иначе разговор просто невозможен. Далее, искусствоведение: там не просто говорить надо, но целая категория непосредственно заинтересованных хотят получать деньги за то, что они об этом говорят. Поэтому потребность в языке огромная. И отсюда появляются все эти длинные паровозики из стилей, которые, конечно, не могут быть точны, но они не более несовершенны, чем наш язык в принципе. Блюз? Да какой там блюз, я не умею блюз играть, я его пародирую. Фолк? Ну фолк, в той мере, в какой во мне есть вот это русское, распевно-трёхаккордовое, эх, бля, водочно-стаканное, застольно-подстольное.. Ну, с «рок» я спорить не буду, рок-музыка – это не стиль, это культурное явление. Во всех попало. Вопрос, навязший в зубах, но всегда интересующий: о планах :) Ну, ближайшие планы – это новый альбом. Песни пишутся… Я недавно установил дома компьютерное оборудование, новейшие дела. На предыдущих альбомах есть электроника, и она очень примитивная, на уровне изысков начала 80-х годов, когда электроника ещё была чем-то новаторским в принципе, мне нравится, как тогда это всё звучало. Но она живая, потому что там нет на самом деле ничего компьютерного: компьютерная только запись, а синтез звуков – аналоговый. Старые драм-машины, старые синтезаторы. А сейчас я включил то, на чем работает большинство людей, особенно в России, и понял, что сейчас на то, что раньше делал за день-два, теперь уходит полчаса – так покажется девяти из десяти тех, кто будет слушать, хотя на самом разница такая же, как между стейком и соевой тушёнкой. Выключил, задумался. Если меня в результате этих покупочек унесёт туда, где уже давно, плотно и радостно сидят десятки тысяч музыкантов во всём мире – у нас есть Майспейс! - это будет провал по сравнению с тем, что я делал до этого. Это будет не музыка, а лего. Комарову пожаловался – он мне сказал: «Всё это круто, но там их много, а ты с гитарой один такой». Так что сейчас я в технологических раздумьях. Я буду это использовать, но мне предстоит найти тонкую и осторожную грань, на которой балансировать, чтобы это было живым. И профессионализм не забил искренность, за которую тебя так ценят. Да, и это то, ради чего стоит приходить на концерты. Автор: Вероника Шарова |