back

Кирилл Комаров и Василий К. – "Веревки. Text version"


ПРЕДИСЛОВИЕ:

Этот текст можно считать рецензией на альбом «Веревки», рассказанной Василием К. (ВК) и Кириллом Комаровым (КК). Но на самом деле он тоже является «Веревками». Текст большой, поэтому, если у вас нет привычки читать большие тексты с экрана, распечатайте его. Распечатали? Теперь поставьте рядом с собой тарелку и положите на нее белый плетеный косичками сыр. Готовы? Тогда приятного вам чтения.

ВЕРЕВКИ:

ВК: Как появились «Веревки»? Когда я впервые услышал Комаровскую запись, – это был альбом «Парашютисты Глазами Птиц» - я сразу понял, что этот человек может делать что-то еще, больше. Это чувство осталось и сидело, пока я с ним не познакомился. Все остальное произошло само собой. То есть, я не строил никаких планов. Кирилл предложил поиграть в таком состоянии, я предложил публично выступить с этой программой, он в свою очередь – зафиксировать на носителе. В итоге на диске оказались «Веревки. Номер один». Все «Веревки», начиная с первых, являются частями всеобъемлющих огромных «Веревок». Впереди – бесконечность. «Веревки» - наша стихия. В них нет ничего серьезного. Все перемены настроения – только волны в одном Веревочном море.

КК: Сейчас я расскажу, как надо, а потом уже будем разговаривать нормально.

ВК: Я не понимаю.

КК: Слава Богу, среди нас всегда есть один, который понимает. Только не перебивай меня, пожалуйста. Я уже вижу, что у тебя челюсть отвисла, чтобы сказать какую-нибудь глупость. Люди будут спрашивать, не слыша самого альбома: «А что ж там такое? Что такое?!» Ничего там особенного нет, дорогие мои. Произошло в первый раз это так. Когда мы с тобой познакомились, мы пошли к тебе домой, у тебя дома было две гитары, и у нас была возможность почувствовать общее пространство. Мы его почувствовали, потом взяли гитары. Там были твой знакомый и твоя любимая женщина – они были, как объективация того, что это было хорошо, когда мы играли вместе без подготовки. Им это понравилось, нам это понравилось. И мы решили записать это. Вот и все. Это была «Веревка. Номер ноль», такая пробная «веревка». У меня до этого был опыт записи «Трансблюза» в таком же состоянии, в состоянии измененного сознания.

ВК: Кира попробовал побренчать в состоянии измененного сознания, и то, что получилось, назвал «Трансблюзом».

КК: Да, именно так. После этого мне стало интересно попробовать это с кем-то вдвоем. Я пробовал это делать с некоторыми своими знакомыми, которые неплохо владеют музыкальными инструментами. Ничего удивительного из этого не получилось. Выяснилось, что это вообще не вопрос владения инструментом. Это вообще не про музыку, а про другие вещи. Я как раз вчера думал, что если бы кто-то лет пять назад сказал мне, что я буду сидеть в прямом эфире «Эха Москвы» и играть «из-под волос» то, что мне придет в голову, то при моей невысокой самооценке себя как гитариста, это было бы просто стремно. Притом, что вокруг есть изрядное количество людей, специально заточенных под импровизации – всякие джазовые музыканты – которые, казалось бы, могли бы это сделать вместо нас. Но это не вопрос техники. И в результате это сделали мы, а не они. Вернее, это сделалось через нас, а не через них, несмотря на то, что они владеют инструментами несравнимо лучше. Опять же повторю: это не про музыку. Вася, продолжай.

ВК: Смотря, что ты называешь музыкой.

КК: Вот именно это, Вася. Именно это! Вместо того чтобы сказать единственно возможную фразу, которую я от тебя ждал: «Да, я полностью с тобой согласен», ты говоришь: «Что ты называешь музыкой?». Вот так все и происходит, так все и перетекает. Заканчивается одна «веревка» - начинается другая.

ВК: С тем, что ты сказал до этого, я согласен, так оно и было. Молодец, очень хорошо изложил. Пресс-релиз готовый. Теперь о музыке. Кира, я считаю, что музыка – это воплощенная энергетика. Это не свод правил, которые какой-нибудь мальчик (или тетя, или дядя, или бабушка) выучил, и поэтому он считается теперь профессиональным музыкантом.

КК: Мы с тобой никогда не теоретизировали по этому поводу…

ВК: Я могу потеоретизировать. Я, например, знаю, что там вылезает.

КК: Ну расскажи, что вылезает.

ВК: Когда я импровизирую, из меня, например, вылезают какие-то блоки прежнего музыкального воспитания. Иногда я вижу, что начинаю играть, как Гласс пишет, например. То есть фразочка повторяется, повторяется, к ней добавляется нота, потом еще две, потом три убираются, и всё повторяется снова. Пока настроение есть. Потом оно сошло и началось что-то другое.

КК: Совершенно верно. То, что мы сейчас делаем – тоже можно назвать «Веревками», но поскольку энергия существует в виде музыкальных звуков, из тебя, естественно, вылезает твое прошлое, твои штампы. Не нужно бояться этих штампов; у меня - свои, у тебя – свои. Вот ты меня все время упрекаешь: «Ты опять по блюзу». Ну, уж такой я блюзовый человек – все время по блюзу. Мои штампы, мои программы…

ВК: Если уж теоретизировать, то знаешь, что круто? Что ты можешь атонально играть. Это так немногие могут.

КК: А знаешь почему? Хочешь, секрет открою?

ВК: Да.

КК: Слух у меня плохой, Вася.

ВК: А? Чего??

КК: Громче говори!

ВК: То есть ты что-то лепишь, а что – непонятно тебе самому?

КК: Конечно. А ты не догадывался? Я же не слушаю, в какой тональности ты играешь. Мне вообще от тебя нужно немногое – ритм давай, какую-то основную идею, и вперед. Вот так вот и живем.

ВК: Ладно, чего ты - «ритм давай». Тогда скучно было бы. Хотя я иногда подкидываю тебе чего-нибудь такое позаковыристее атональное, а ты начинаешь блюзы петь, не берешь…

КК: Действительно, мерзавец. В Питере, когда мы играли на презентации альбома «Веревки», Вася вдруг затеял такие музыкальные волны, в которых звучало что-то такое мрачное, – «ду-ду-ду-ду-ду» - и он очень долго это делал, плавно меняя динамику, хотел, чтобы я это подхватил, и я это понял. Я понял это, Вася. Но, видишь ли в чем дело, я осознал, что - да, это было бы кайфово упасть в этот океан, но я также осознал, что для этого придется долго молотить по струнам правой рукой, а это было то физическое усилие, на которое я тогда не был согласен просто. И все. Просто не согласен на определенную физическую работу. Не в музыкальном отношении, а чтобы мои бицепсы и трицепсы вот таким вот образом напрягались.

ВК: У нас с Кирой был «постверевочный» период в написании песен, и заносило в такие стороны, которые я от себя и не ожидал. У меня был период, когда я… ха-ха-ха… просто понял, что не могу песни писать. И когда я в Швецию уехал, подумал, что вот сейчас-то все и вылезет. Я думал, что полезет все в нетрадиционную сторону, которая – совершенно свободная, а вместо этого я написал несколько песен в стиле «русский рок».

КК: I can’t wait!

ВК: Ну, ты уже слышал.

КК: Давай уже!

ВК:
Мобильник ушел сквозь кольцо и в воду
Видимо, будет плохая погода
Подставы друзей, сигналы со дна
Беда никогда не приходит одна

Припев: Синее небо над головой (2 раза)
Ветер в лицо – стою над водой
И если я буду, то буду с тобой

Мобильник – и в воду через дырку кольца
Это начало потери конца
Взвейся, косяк, растопырься, засада
Прорыв коммуникативной блокады

Припев: Синее небо над головой (2 раза)
Я должен стоять красноярской скалой
И если я буду, то буду с тобой

Мобильник в воду ушел сквозь кольцо
Беззвучно и плавно, серым яйцом
Теперь его жизнь подотчетна не мне
Но электрохимическим снам в глубине

Припев: Синее небо над головой (2 раза)
Все, что я есть - людской добротой
И если я буду, то буду с тобой

Мобильник сквозь кольца - и в воду, и вниз
Блеснув, приоткрылся неведомый смысл
Радугой вверх развернулся, звеня
Миру пора отдохнуть от меня

Припев: Синее небо над головой (2 раза)
Пусть далеко, ты вернешься живой
И если я буду, то буду с тобой

Припев: Синее небо над головой (2 раза)
Все разбросал, держусь красотой
И если я буду, то буду с тобой

Вот песня такая. Ну, хоть что-то тебе во мне нравится?

КК: Было две вещи, которые сказали мне, что с этим парнем можно иметь дело в осуществлении покорения новых горизонтов и выхода за рамки. Первое – это его песня «Браслет». Вообще весь его «Г.О.С.», но главное – песня «Браслет». Второе – это его кошелечек. Если посмотреть на Васю в этом кожаном пальто, с этим длинным хайром, то из десяти вариантов кошельков, которые предположиельно могут быть у этого парня, такого не будет наверняка. Из сорока вариантов! Для читателя обязательно скажем, что это маленький красный глянцевый кошелечек фирмы “Kenzo” с розочками! Они чем-то похожи на маки, но в принципе – все равно розочки.

ВК: Это не случайная вещь, я ее долго искал. Долго.

КК: Это и ценно, что не случайно. Видно - осознанный выбор. Абсолютно дамский кошелечек. Эта Васина андрогинная составляющая дает нам возможность выходить в другие пространства. Теперь пора рассказать про большой секрет первой «Веревки». Когда мы с Василием К. уже записали альбом и думали, какие там будут надписи на обложке, мы решили, что «спасибо» будет очень мало. Т.е. «спасибо» будет только двум людям. Первый человек - Катя Борисова: журналист, которая познакомила нас с Василием. А второй – это мой товарищ Илья, благодаря которому мы с Васей смогли записать этот альбом.

ВК: Его же Женей звали?

КК: Нет, его действительно зовут Илья… Но откликается он на Женю, ты прав. Впрочем, это не важно, зовут-то его Илья.

ВК: А я его как называл?

КК: А ты его вообще никогда в глаза не видел. Мы сейчас говорим не про звукорежиссера, которого действительно зовут Женя, а про другого человека. Про другого человека мы сейчас говорим, Василий. Про другого!

ВК: Ну хорошо, хорошо. Мы сейчас говорим про человека, которого ты знаешь, а я не знаю. Что я, дурак, что ли, полный? Ты вообще про секрет собирался рассказать.

КК: Да, про секрет. Я помню, объемчик держу. История такая. Мы сидим с Васей у меня на кухне, и я говорю, что прикольно было бы написать благодарность человеку, которого в мире не существует. Кто бы это мог быть? Ну, например, какой-нибудь… И из меня выскакивает: «Збигнев Перельмуттер». Вася спрашивает: «Это что, польский еврей, что ли? Почему Перельмуттер?» Я начал думать: « Действительно, почему Перельмуттер? Откуда это из меня выскочило, из каких коридоров сознания?» И понял, что фамилия «Перельмуттер» была у моего заваспирантурой. Я помню, что он был просто в шоке, когда я ему сообщил, что ухожу из Академии Наук. Но у него было другое имя, не «Збигнев». Я начал вспоминать, откуда взялось во мне имя «Збигнев». Может быть, потому, что этот заваспирантурой был похож – как все люди этой национальности в определенном возрасте похожи друг на друга – на Збигнева Бжезинского. Но не важно. Короче говоря, родился в моем мозгу такой человек. Збигнев Перельмуттер. А теперь я сделал его существование фактом согласованной реальности, то есть теперь в этой самой реальности существует документальное тому доказательство, причем, Василий еще об этом не знает. Дело было так. Я шел в гости на день рождения. На углу Торжковской и Новосибирской я увидел, как автопогрузчик забирает чью-то машину на штраф-стоянку. Рядом стоит гаишник. Я иду, гаишник останавливает меня и говорит: «Можно Вас на секундочку? Будьте, пожалуйста, свидетелем. Видите, машину забираем из-под знака. Это у Вас займет десять секунд времени. Никуда Вас вызывать не будут, ни в какой суд, это так для проформы, просто нужны Ваши данные. Вы не против?». Я говорю: «Я - за. Да и если в суд надо, обращайтесь, я со всей душой и в любое время». Он достает квитанцию, ручку, спрашивает: «Ваши фамилия-имя-отчество?» Я говорю: «Збигнев Перельмуттер». Ручка дрогнула в его мускулистых пальцах, но он пишет. Стойкий парень. Записал и спрашивает: «Адрес?» Я сообщаю ему адрес Збигнева Перельмуттера. Он записывает, и возвращается к первой строчке, где имя, фамилия и отчество. По лицу видно, что у парня много вопросов: «Так, значит, Збигнев… - это фамилия?» Я говорю: «Нет, Збигнев - это имя». «Ясно. А Перельмутер…» Я уточняю: «Два “т”». Он: «Так, понял – Муттер. Два «т». (исправляет) А Перель – это отчество?!» Я говорю обиженно: «Нет. Как же «Перель» может быть отчеством?! Нет, это фамилия такая – Перельмуттер». «А отчество? Отчества нет?» «Как же нет, говорю. Как же у человека может не быть отчества! Отчество – Михайлович». Вот так в течение нескольких секунд у Збигнева Перельмуттера появились и отчество, и место проживания. Так что теперь это зафиксированно в абсолютно официальном документе, соответственно такой человек существует - Збигнев Михайлович Перельмуттер.

ВК: А когда он родился?

КК: Поскольку гаишник не спросил меня про год рождения, то я ничего и не ответил, так что, скорее всего, Збигнев Перельмуттер никогда и не рождался. Он просто есть. А, слушая Васину песню, где есть строчка «Когда мы с Комаровым играли «Веревки», пьяный негр слетел на мой гриф…», я врубился, что Збигнев Михайлович Перельмуттер, вдобавок ко всему еще и негр. А кто же еще! Безусловно, негр. И теперь на каждом моем альбоме будет благодарность этому во всех отношениях удивительному человеку.

ВК: В таком случае это великий старый блюзмен, который стоит в одном ряду с такими именами, как Джордж Бенсон, Джек Джонсон, Майк Скотт, Збигнев Перельмуттер. Что тут можно еще добавить после столь замечательного и последовательного изложения идей и способов воплощения моим дорогим коллегой Кириллом Комаровым, которого я люблю и уважаю? Для нас «Веревки» - дело интимное. Поэтому сыграть их публично - стало для нас вызовом и… атакой.

КК: Так называемый challenging kick. Именно это и делает «Веревки» русским народным искусством.

ВК: Хорошо, спасибо. Ты в очередной раз дал мне язык, старик. Так вот, следующим «челленджин киком» было для нас появление на радио. Мы сомневались, потому что среда новая, давящая, требовательная, агрессивная и ограничивающая. Но Плющев (ведущий передачи) оказался профессионалом круче, чем я о нем думал. Он просто молодец. Он понял, что это такое и при всем при том, что бытие радио-ведущего подразумевает некую степень цинизма, усталости и нивелировки всего, что проходит перед глазами, у него сохранилась чуткость. И он не мешал. А если что-то и вставлял, то это было очень корректно. Это было чуждое, это было другое, но при этом не разрушало ничего из того, что создавали мы. Он не включился в это пространство, но ему это и невозможно было бы: целиком включиться в пространство и при этом выполнять те функции, которые он обязан выполнять, будучи на этом месте. Я думаю, что это исключено. Или как, Кир?

КК: Да. Я бы добавил: будучи таковым. Во всей твоей фразе слово «будучи» мне понравилось больше всего!

ВК: После передачи у нас осталось отчетливое чувство: we-did-it-man! «We-did-it-man-чувство».

КК: Но самое кайфовое, когда, ощущая абсолютную неинтимность ситуации (какая может быть интимность, когда играешь для миллиона человек?), ты все равно играешь то, какой ты сейчас есть. Ты играешь свои чувства в этот момент, играешь то, что ты знаешь в этот момент. Самое кайфовое было, когда ты забываешь, что тебя слушает много людей. И я видел, что Вася тоже это забывал. Понятное дело, что мы были в студии, что надо было сидеть поближе к микрофону, что надо было помнить о многих посторонних вещах, но были моменты, когда мы от этого абстрагировались. Меня порадовало, что даже в такой атмосфере мы были способны на инсайт. Это и есть расшифровка Васиного «we-did-it-mаn». Это вызов себе. И мы это сделали.

ВК: Я раньше не мог представить себе, что сяду и буду играть вообще что попало, и это будет актом искусства.

КК: Я бы даже назвал это не актом искусства, а актом естества. Потому что это «Веревки» - это не искусственная, но естественная вещь. В альбоме «Веревки» есть совершенно чудовищно сыгранные с точки зрения техники места. И есть совершенно божественные моменты. Но и то, и другое – это абсолютная реальность. И в том, и в другом содержится основной код и послание миру: это естественная вещь, которая происходит здесь и сейчас. Это не подделать. Это как футбол в прямом эфире. Он может быть плохим, может быть хорошим, ты можешь поймать кайф или обломаться – в этом и есть очарование момента. С «Веревками» то же самое. Ты можешь вечером сесть один на кухне, поставить альбом «Веревки» и побыть вместе с двумя хорошими друзьями, которые играют, что им приходит в голову в этот момент. В этом и состоит энергетическая ценность продукта.

ВК: Я хотел бы добавить, что все, что мы говорим о музыке, в точности переносится на вербальную часть.

КК: Самое главное – публичность проявления естества. Наш мир, мир мегаполиса, очень неестественен. И люди привыкли мириться с этой неестественностью. Смотрят интервью с каким-нибудь артистом, а потом говорят: «Он так естественно держался». А мне видно, что он, конечно, кайфовый парень, он вызывает симпатию, но в жизни-то - в том, что он сам считает своей жизнью - этот человек совсем не такой, совсем. Но мы это принимаем, мы принимаем правила игры социума, обстоятельства времени и места. То есть наше «естественно», это всегда «естественно для данных обстоятельств», которые сами по себе неестественные. А настоящая «естественность» - это когда мы дома одни, и нас никто не видит. Но показать такую «естественность» миру – это уже чересчур. А с «Веревками» - другая история. Они не могут случиться, если мы с Васей не будем максимально естественными, максимально открытыми. И там не бывает «чересчур». Тут большой риск, так как люди очень часто к этому не готовы. У них в головах есть уже сложившийся образ автора именно этих песен. У них есть совершенно конкретное представление о человеке, который, допустим, написал «Алису с собой». И когда этот человек оказывается несколько другим, да еще вместе с перцем, песни которого вообще не нравятся, то он как бы подставляется. Он рушит собственный имидж. Вася, ты же рушишь собственный имидж на хрен! Остановись! Потому что мне остановить тебя невозможно.

ВК: Я еще хочу рассказать про песню «Крутототут». Это единственная на «Веревках» песня со словами и аккордами. Она сочинена Кириллом Комаровым.

КК: Не в момент записи «Веревок»!

ВК: Это «постверевочная» песня…

КК: Почему «постверевочная»? Это еще до Индии было.

ВК: Она «пост-твоя-веревочная». Потому что у тебя сначала появилась идея «Веревок» - «Трансблюз» и так далее. И только после этого песня появилась. Так вот, эта песня значит примерно следующее: «Ну че? То, что мы вам семьдесят минут терли своим способом, непонятно? Тогда мы берем другой язык, к которому вы, наверное, привыкли больше, и вот вам то же самое, но совершенно другим языком». Вот что такое песня «Крутототут». Кира, это вообще-то твоя песня, я правильно про нее сказал?

КК: А как ты мог сказать неправильно?! Тебе это еще ни разу не удавалось. Тем более, ты сам ее и спровоцировал. Расскажи про аккорды.

ВК: Да-да, была идея про ля-фа-до-соль. То есть, это аккорды, на которые написана «Пассажир» Игги Попа. А у Арефьевой – «Флейта». Я могу сейчас вспомнить пару десятков таких песен, а вообще их сотни, я думаю. Это последовательность аккордов, которая до такой степени везде, что нужно было взять именно ее как метафору. Это не музыка сама по себе, это метафора. Как бы линк на все остальное использование этих аккордов. «Кротутотут» - это краткое содержание, написанное иероглифами.

КК: Это как рэп на титрах фильма «Ночной дозор».

ВК: Других параллелей с этим фильмом, пожалуйста, не проводи!

КК: Кстати, когда мы начали записывать «Веревки», мы совсем на публику не рассчитывали. Думали, что просто поиграем, запишемся, послушаем… И посередине записи (это даже задокументировано, хотя в альбом не вошло) Вася сказал: «Слушай, по-моему, пол альбома уже есть». Изначально нам важно было зафиксировать все, что мы наиграем и потом посмотреть, что же получилось. Мысли об издании не было.

ВК: Там больше трех часов записано было.

КК: Три часа сорок минут. Потом, когда я был в Индии, Вася в Швеции героически отслушал все это и сообщил мне: «Я отобрал то, что можно – получается двойник». Я послушал и говорю: «Вася, знаешь, все знаковые альбомы, которые потом вошли в историю, были одинарными. Давай-ка, и мы сократим до одного диска». Вася отвечает: «А знаковость нашего альбома будет заключаться в том, что это первый знаковый двойной альбом!» Я говорю: «Так, ладно. Я понял, тебя не переконцептуалить. Давай посмотрим, сколько это будет стоить». Мы же выпустили его за свой счет – мало, кто в этой стране сможет найти фирму, которая подпишется на столь коммерчески успешный проект. И, слава Богу, что есть деньги в этом мире! Они-то все и решили. Деньги нам сказали: «За каждые лишние тридцать минут вы платите по 250 баксов. Согласны?» «Да нет, спасибо, мы лучше потщательнее отберем. Еще что-нибудь повыкидываем на хрен». И в результате получилось то, что получилось: семьдесят пять минут хорошей музыки, хорошего настроения…

ВК: Когда мы поняли, что именно у нас получилось, мы решили, что это надо публично делать. Когда мы начали это делать публично, идея просто докатилась то уровня «Икея». Люди – не все, далеко не все, но все-таки большинство - понимают, что это такое на каком-то своем эмоциональном уровне, и мы решили: «Почему бы и не продавать этот диск?»

КК: Мы решили начать с тех людей, которые воспитаны на песнях Василия К. и песнях Кирилла Комарова. Мы сознательно предполагали, что сначала это будут покупать те, кто сформировал у себя в головах наши образы.

ВК: Не, ну я думаю, что те люди, которые только меня слушают, они привыкли к чему-то подобному. Они все не от мира сего немного. А Кира у нас – мейнстрим…

КК: Это я со своими оригинальными аранжировками – мейнстрим, а ты со своим «русским роком» - экспериментален?! Ну, хорошо, пускай будет так.

ВК: Аранжировки у тебя классные, все круто, но это мейнстрим.

КК: Мейнстрим, мейнстрим. Там же очень простые культурные коды. Вообще песенное искусство все построено на кодах и шифрах. Всем понятно, что если медленная песня, то пора гасить в зале свет и зажигать зажигалки. Хотя при этом песня может быть с совершенно стебовым текстом. А в «Веревках» в этом смысле ничего не кодируется, ничего не шифруется. Как есть, так и есть. Коды и шифры – это некая работа «до» и работа «после». Самая большая ценность «Веревок» - они удивляют. Их невозможно просчитать. Они и нас удивляют. Удивляют нас нами же. Я не хочу сказать, что мы такие открытые флейты, через которые звучат небеса, но все происходит как бы помимо нашей воли. Ты чувствуешь, что можешь этому помочь, но не можешь это выдавить из себя. Песню ты всегда можешь выжать, завинтить, сделать ее, а здесь ничего такого ты сделать не в силах. Ты прозрачный – и пространство звучит через тебя. Зажался – и все умирает.

ВК: Моментик один. Если бы я сел сочинять музыку, то никогда бы не стал делать это так, как мы делаем на «Веревках». Нам «Веревки» открыли дверцы в наш собственный параллельный мир: «Это тоже твое. Ты не знал, что это у тебя есть? Вот, пожалуйста». Надо признаться, правда, что в пятой композиции «Веревок» используется заготовка. Это я притащил на бумажке.

КК: Для меня это было совершенно неожиданно!

ВК: А я не знал до «Веревок», что делать будем. Мы до этого джемовали в похожем состоянии со шведами. И там у нас было обыкновение брать с собой на «джем» какие-то книжки поэтические и орать их в микрофон. Я подумал, что может и в этот раз понадобится, и прихватил с собой этот текст.

КК: Она такая странная, эта композиция. Для меня – она самая странная из того, что вошло в альбом. А вообще там еще есть очень хорошие места из музыки, воспринимаемые и в обычном состоянии сознания. У меня был искус набрать минут на тридцать виртуозных джазовых импровизаций - там есть просто волшебные места. Десятая, тринадцатая и восемнадцатая вещи – это просто гениально. Приятно сознавать, что ты не имеешь к гениальности продукта никакого отношения. Так было и все. Здорово, что мы это зафиксировали. Один классный аранжировщик, с которым я работал над «Ангелологией», послушал и спрашивает меня: «А это вы там сознательно меняете – то пять, то шесть, то пять, то три?» Он все это время считал размеры! Я ему честно ответил: «Видишь ли, я даже не знаю, о чем ты говоришь». Естественно, никто из нас повторить этого больше не может. Я знаю, найдутся критики и музыканты, которые будут слушать «Веревки» и говорить: «Ну, понятно. Психоделия, джаз… Это все уже делали GRATEFUL DEAD, Филип Гласс или Рай Кудер, или кто-то еще…Ребята просто отрываются». Мы не отрываемся, мы отКрываемся. И они смогут опровергнуть все, что мы сыграли, кроме одного: они это говорят, а звучит это через нас. В этом и состоит некий первоначальный волевой импульс, который называется «открыться». Ты понимаешь, что поставлено на карту, и как это может быть воспринято, но ты все равно это делаешь, потому что ты делаешь это. У тебя есть «Веревки», и ты должен открыться, и потому что ты открываешься, у тебя есть «Веревки». Простые правила.
В нашем мире «открытость» - это значит «уязвимость». Вася для меня в этом плане большой учитель. Грубо говоря, мы как два полицейских, которые стоят у двери, за которой спрятались бандиты. И кто-то должен выбить эту дверь. И ворваться первым. И практически всегда это делает Вася. А я уже вхожу со словами «Вы все арестованы!», пока Вася держит их на мушке. Васин диапазон неразделения эмоций на «можно-нельзя» гораздо шире, чем у меня. Конечно, есть вещи, которые и Вася себе не позволяет из соображений корректности. Но все равно его стартовый потенциал куда больше моего. Потом я начинаю подтягиваться к нему.

ВК: Теперь мне надо тебя похвалить как-нибудь.

КК: Я тебя не хвалю, а говорю, что есть. Это совершенно не отменяет того факта, что ты не умеешь играть на гитаре, отвратительно поешь, мешаешь мне делать «Веревки» с приличными людьми. Поэтому особое внимание музыкальных критиков, конечно, стоит обратить на сочетание миксолидийского и лесбийского ладов. На что-то еще?

ВК: На модальность, атональность и додекафонию. Потому что все это было.

КК: Ты возвращаешь нас в прошлое. Хотя с другой стороны, уже сыгранные «Веревки» все равно остаются в тебе и влияют на «Веревки» будущие. Самые запоминающиеся были в Минске, потому что там «Веревки» были с утра до вечера. Они были вообще неиссякаемы. Мы играли их до концерта, во время концерта, после концерта…

ВК: А на самом деле нас пригласили сыграть нормальный песенный сплит. Первая часть концерта – Вася К. со своими песнями, а вторая часть концерта – Кирилл Комаров со своими песнями. Все так вроде бы и должно было быть, но под конец мы решили засунуть маленький кусочек «веревок». Этот маленький кусочек превратился в два часа. Причем, мы честно хотели уйти, но нас не отпускали эти люди.

КК: Они все время не отпускают, эти люди.

ВК: В начале «Веревок» хорошо видно, что большинство не врубается, а под конец начинают просить еще, еще и еще. Люди на «Веревках» начинают себя вести совершенно иначе, нежели на обычном песенном концерте. Мы не заставляем их так себя вести, а просто предлагаем.

КК: Пространство не оставляет им другого выбора. Вернее, выбор у них есть – выйти с концерта и послушать СМЫСЛОВЫЕ ГАЛЛЮЦИНАЦИИ или еще что-нибудь легкоусвояемое. Мы людей заранее предупреждаем об опасности. Перед первыми «Веревками» мы написали в анонсе «Подумайте хорошо, прежде чем приходить на этот концерт. Возможен облом».

ВК: Причем, в конце я еще приписал «Это серьезно. Это не пи-ар». Как еще предупреждать? Люди, которые приходят на «Веревки» второй раз, они примерно уже знают, что это такое. В середине четвертых «Веревок» нам понадобилось изменить сознание, т.к. оно начало скручиваться обратно в нормальное. Мы взяли перерывчик на пять минут и пошли в гримерку помедитировать. И кто-то сказал сзади (так, по-доброму): «Ну вот, бухать пошли…»

КК: Хотя совершенно понятно, что на энергии алкоголя «Веревок» не сделать.

ВК: Бывают и примеры неадекватных реакций. Самое неадекватное, когда начинают просить исполнить песни. Такое регулярно бывает. Особенно в Питере.

КК: На самом деле я, будучи патриотом родного города, скажу так: самые тяжелые «Веревки» были в Питере. В Москве было очень хорошо. Люди там как-то реагируют иначе, другое пространство возникает. Ведь это ситуация, которая создается не только нами, а всеми вместе. Это музыка, которая звучит в это время и в этом месте с этими людьми. С этим интерьером, с этим абажуром, с этим звукорежиссером. Все это влияет. И влияет в гораздо большей степени, чем когда ты исполняешь песню. При исполнении песен уже настолько вбит автоматизм, что ты можешь себя и не слушать, а уж зал – тем более. А здесь этого нет. Здесь любое движение, любой звук влияют: приходят записки из зала, какой-то выкрик, кто-то поднос уронил, кто-то сыр взял. Мы же кормим людей сыром! За свои деньги, между прочим. Дорогим сыром. Ведь «Веревки» – это еще и сыр. Белый сыр. Такой «веревочный» сыр. Первый концерт как назывался? «Добровольное насильственное кормление белыми веревками». И на Невском проспекте долгое время висел громадный плакат, на котором Василий К. и Кирилл Комаров смотрят друг другу в глаза, а под ними мелко написано: «добровольное насильственное», и крупно: «КОРМЛЕНИЕ БЕЛЫМИ ВЕРЕВКАМИ». Это произошло, потому что после первой нашей удачной импровизации у Васи дома мы пошли на кухню пить чай и что-нибудь перекусить. У Васи дома был сыр, который Вася поедал и предлагал его мне, а я ел что-то другое и этот сыр есть очень не хотел, не хотел его жевать. И сказал: «Не надо кормить меня этими белыми веревками. Мне не нравится это насильственное кормление». И это все заиграло, мы прикололись к самой фразе «насильственное кормление белыми веревками». Если вслушаться в это сочетание слов, то понимаешь, что есть какой-то очень странный мир, в котором это, видимо, очень страшная пытка. Сразу же после отрезания гениталий следующее по ужасу – это кормление белыми веревками. После чего человек неминуемо признается во всех смертных грехах. И Вася сказал: «Если есть насильственное, значит, есть и добровольное. Возможно, есть какие-то аскеты, которые сознательно ими кормятся. Есть секты поедателей белых веревок». Поэтому у нас и получилось «добровольное» и «насильственное» вместе. А вы еще спрашиваете, при чем тут сыр. Скажи: «Чи-из»!

ВК: Вообще-то на концерте «насильственно» не очень получается – сами все съедают добровольно. Мы для затравки перед «Веревками» песни играем понемножечку. Чтобы человеку, которому совсем невмоготу… Вот надо ей сейчас песню Комарова, иначе она помрет к чертям собачьим, не услышав его песню. Чтобы она дожила до следующего концерта Кирилла.

КК: Мне кажется, что сейчас идет легкий наезд на моих слушателей. Что касается поклонников Василия К., то они, приходя на его концерт, совсем не хотят слушать его песни. Они хотят услышать, когда же он, наконец, сыграет «Веревки» вместе с Кириллом Комаровым. Да, Вася?

ВК: А знаешь, и такие есть.

КК: И их становится все больше и больше. Скоро их будут миллионы, благодаря «Эху Москвы». Эти «Веревки», кстати, можно скачать с сайта «Эхо Москвы». Там у нас получилось ультрамодное интерактивное акустическое шоу.

ВК: А в чем его интерактивность?

КК: Интерактивность заключается в том, что во время концерта к нам приходят записки, на которые тут же сочиняются песни. Если это хорошая записка, конечно. Тот же эффект интерактивности был и на радио, он заключался в звонках радиослушателей. Кто-то позвонил и говорит: «Ой, как здорово! Как называется эта группа?» Я ответил, что эта группа называется АКВАРИУМ.

ВК: А я добавил, что сейчас в студии только лидер этой группы, которому кажется, что он играет с кем-то, поэтому нас сейчас двое. Слава Богу, что Плющев оказался такой врубной.

КК: Вообще, это был интересный эксперимент. Ведь как устроен социум? Есть вещи, которые «можно», есть вещи, которые «нельзя». Есть граница между ними. А на этой границе между «можно» и «нельзя» есть нейтральная земля. И по ней практически никто не ходит, потому что ты не знаешь – это уже «нельзя» или еще «можно». Одна наша знакомая нас укоряла: «Вы не имеете права вот так выходить на сцену. Вы не имеете права это делать, потому что это не концерт. Вы не имеете права это делать, потому что вы не репетировали». На что Вася резонно заметил, что для того, чтобы с этим выйти на сцену, мы репетировали всю жизнь. Вся предыдущая жизнь была репетицией. Это пафосно звучит, но это так. Продолжаю расточать комплименты.

ВК: Кому, себе?

КК: Тебе, конечно, но в завуалированной форме. То есть это будет комплимент себе, но чтобы выглядел он, как комплимент тебе… У нас все происходит вовремя. Если бы мы с Василием К. познакомились лет пять назад, конечно, это было бы отвратительное столкновение. С таким подонком, алкоголиком и дебоширом, как Вася того времени, у такого рафинированного эстета из хорошей петербуржской семьи, как я, ничего хорошего бы не получилось. Я – тонкий, умный, изысканный, и рядом какая-то шпана матерящаяся? Зачем мне это надо? Все же просто: мои песни – хорошие, его – плохие. Но вот я съездил в Индию, поиграл там с разными людьми, поглядел, как они играют. И вот это как я обнаружил здесь именно в этом парне. Даже в плане элементарного гитаризма, минимализма, умения расставлять паузы, слушать партнера у Васи с теми ребятами обнаружилось очень много общего. Не говоря уже о культуре выражения своих чувств и способности восприятия пространства на тонком уровне. И думаю, что это не потому, что он такой мурманский самородок, а потому, что он такой вот несчастный шведский подданный. Я думаю, что это результат влияния западной культуры. Может, это через Нила Янга и прочее, но это здесь вырастить нельзя. Это не может вырасти на нашей почве.

ВК: Все?

КК: Нет. Ты же видишь, меня несет. Вот еще одна мысль пришла: в чем разница между «попсой» и «роком»? Ну, считается, что «попса» - это когда притворяются, а «рок» - он такой весь из себя честный. На самом деле разницы никакой: и те притворяются, и эти. Просто у каждого своя униформа. И у тех, которые как бы не притворяются, есть свой Кодекс Непритворения «Как Правильно Не Притворяться». То есть такой самоучитель «Как стать рок-н-ролльной легендой». Как должен жить настоящий рокер? Понятно, что квартира чистой быть не может, там должны быть если не шприцы по углам, то пустые бутылки, гитары, девчонки, чьих имен никто не помнит, не должен помнить в идеале… И это называют «жить на разрыв аорты», «гореть», «творить душой». Но это та же самая несвобода. И не притворяющиеся таким образом люди – всего лишь часть этой игры. И мы тоже только часть этой игры. Просто мы это осознаем, а они, как правило, нет. Потому что их рок-н-рольный угар - это такая же защита от мира и от самого себя, как и лживость попсы. Просто разные униформы. И там всегда есть тот, кто круче в любой ситуации. Например, Шевчук. «А Шевчук круче!». И как ты можешь избавиться от этой парадигмы, в которой Шевчук всегда «круче», кроме как не с помощью «Веревок», где нет понятия «круче», а есть понятие «сейчас»? Ты улыбаешься мне, Вася, или скалишь зубы?

ВК: Игра – это копание в формах, а физиологическая потребность самовыражения – это не игра, Кира.

КК: А, потребность есть, безусловно. Это все понятно. Но это все происходит все равно по заданным принципам.

ВК: Естественно, если других нет.

КК: Просто мы даем вещам имена и этим сразу их чуть-чуть изменяем. У нас выстраивается логическая система восприятия мира. Сейчас я расскажу, как это работает. Возьмем, например, слово «концерт». Вот ты включаешь «Первый канал» и видишь людей, сидящих в зале, а перед ними под фонограмму два часа пляшет какая-нибудь «Фабрика звезд», среди которых есть и «рок-группы» с неподключенными гитарами. Они раскачиваются с амплитудой плюс-минус два метра от микрофона, звук роскошный, они колбасят, даже трясут какими-то своими «ирокезами». А в зале сидят люди. И я на это смотрю как на затрату энергии. Затраты колоссальные. Пять тысяч людей купили эти билеты. С утра каждый из них гладил свое лучшее платье, мужчины долго завязывали галстуки, женщины говорили знакомым, что сегодня они не придут в гости, потому что идут на концерт в концертный зал «Россия». Они идут на концерт! Они приходят на концерт, садятся и видят все эти блядские ужимки и прыжки. То есть они не видят, что это блядские ужимки. На улице они бы это опознали как блядские ужимки, а тут они считают, что это концерт. Потому что настоящий артист должен вести себя именно так. Он так себя ведет, потому что он – Артист. И эти люди, заплатив огромные деньги, потратив кучу времени и энергии, сидят в своих в отутюженных платьях и накрахмаленных рубашках и слушают магнитофон! Ау, ребята! Вы заплатили немереные «бабки» за то, чтобы прийти к кому-то домой и послушать магнитофон. Просто дом такой, специально сделанный для слушания магнитофона. Даже не важно качество музыки. Важно, что вы заплатили «бабки» за возможность послушать магнитофон. И за это слово «концерт», который концертом не является. А потом еще будете всем рассказывать: «Я был на концерте». Кроме того, еще десять миллионов человек по всей стране смотрят этот концерт. И они тоже называют это «концертом». Они думают, что концерт - это вот это. Понимаешь? И они завидуют тем, кто в зале, потому что те, к счастью, живут в Москве, а они, к сожалению, в Урюпинске. Вот что я вижу. Я сейчас говорю не о моральной оценке, а о том, что людей можно закодировать вот таким способом. А есть люди, которые не хотят кодироваться по этим правилам. Они хотят кодироваться по собственным правилам. Эй, у кого тут лучшие собственные правила? А, лучшие собственные правила у Игги Попа! Он такой вот кайфовый, и я буду жить по его правилам. Ну-ка, какая у него биография? А сколько он баб перетрахал? А с кем он там бухал? Вот это свобода! Вот это реальный чел! И, конечно же, в этой картине мира тут же всплывает образ свободного движения по миру - гитара на плече, ты на шоссе, большой палец кверху…. Это чтобы подальше от концертных залов, где такая бездуховность, где такие «концерты». Но это та же самая Игра. И ты начинаешь от этого отрываться только тогда, когда понимаешь, что это - Игра. Когда понимаешь, что разницы нет. Ты можешь быть естественным только сейчас. Это единственная альтернатива, которую можно противопоставить искусственности. И ты можешь осуществлять ее через уже освоенный тобой язык, через музыку. Так появляются «Веревки».

ВК: Я в таких категориях не размышляю. Лучше расскажи, кто альбом оформлял.

КК: Дима Пчелкин. Замечательный человек, с которым меня в свое время познакомил Юра Наумов. Дима – московский дизайнер и художник. Он блистательно воплотил нашу с Васей идею.

ВК: Идея твоя была.

КК: Хорошо, идея моя была. Идея самого оформления – берем и делаем каждую страничку в разных стилях… Короче говоря, тут уже начался голимый пиар. Обращаюсь к читателям, надо же как-то деньги отбивать. Друзья! Настоятельно рекомендуем вам приобрести альбом Василия К. и Кирилла Комарова «Веревки», именно приобрести, а не скачать из Интернета. И тогда вам откроются все тайны. Стоить это вам будет примерно 150-200 рублей на концерте. Купите альбом, и тогда вы проникните не только в музыку «Веревок», но и в тайны оформления «Веревок». А, сложив вместе две эти тайны, вы постигнете такую тайну, которая, конечно, стоит гораздо больше, чем 200 рублей. По-моему, справился. Только дурак после этого не купит. Как считаешь?

ВК: И что ты не прогнал это на радио?

КК: Был скован, стеснялся. Поэтому и не родилось вовремя. Есть же границы «можно-нельзя», а есть нейтральная зона, я об этом уже сказал. Так вот эта зона постоянно расширяется. А в социальном плане со мной все нормально – хожу в штанах, не в сарафане. Моюсь регулярно, душусь теми же одеколонами, что и вы. Джинсы той же марки, что и у вас. Бить не за что, ребята!

ВК: Кира, я устал на тебя пялиться. Пошли за едой какой-нибудь сходим?

КК: Ты голодный?

ВК: Нет, я просто подумал.

КК: В этом и есть бесстрашие Васи. Все, что он думает, он тут же выдает в эфир, в микрофон. Я всегда говорю себе: «Не всякую глупость нужно говорить вслух». А у Васи этого нет. Он знает, что не может сказать глупость, и поэтому говорит. Я еще успеваю оценить – я сейчас скажу глупость или не глупость, а Вася – нет. Он просто бах сразу, и выбивает дверь. Вот так «Веревки» и получаются: Вася, рискуя здоровьем, выбивает дверь, а я говорю: «Все арестованы!» Всегда мечтал это сказать. Эта же сцена есть во всех американских фильмах, когда сначала врывается группа, всех вяжет, а потом последним появляется самый главный герой, подходит к самому главному бандиту и бросает небрежно: «Я же говорил, что я тебя возьму. Уведите подонка!» Вообще какой-то очень наглый наш образ вырисовывается. Но это тоже только образ.

ВК: Дело в том, что этим так же приятно заниматься, когда нас никто не слышит. Просто заниматься. Сочинять песню и петь ее самим себе. Это удовольствие.

КК: Кстати, открываю сразу уж все тайны. Договариваемся ли мы о чем-нибудь перед «Веревками»? Вчера перед «Веревками» на «Эхо Москвы» мы договорились о единственной вещи: если возникнет ситуация, в которой нам придется выбирать между отношением с ведущим и «Веревками», мы выберем «Веревки». То есть могло кончиться непредсказуемо. Будь другой ведущий… Вася, мне интересно тебя спросить об одной вещи. Во мне вирус изменения заложен той музыкой, на которой я вырос. Когда я слушал LED ZEPPELIN и BEATLES, я влюбился в них в частности и потому, что они постоянно менялись и приучили меня к тому, что изменения - это синоним творчества и жизни. Меняешься – значит живешь. И мне всегда не нравилось у большинства музыкантов то, что когда они понимали, за какой образ им больше платят, то они и оставались в этом образе до конца жизни, эксплуатируя золотую жилу. А у Васи-то это откуда? Занял достойную нишу, мог бы и сидеть.

ВК: Где я нишу занял? А я вот удивляюсь, откуда в тебе это взялось. Потому что в группах BEATLES и LED ZEPPELIN ровно столько, сколько есть. Откуда во мне этот вирус? По-моему, это естественно. Это не вирус. Те, кто не меняются, это у них, блин, вирус, поэтому они не могут меняться. Я не думаю, что стремление к изменению – это офигенно удивительная вещь.

КК: Это для современного человека удивительно. У современного человека есть постоянное стремление к стабильности, а во всем окружающем мире изменения – часть жизни. Современный человек – не часть жизни. Это часть прогресса, часть представления о том, какой должна быть жизнь. А вот Вася – природный человек. И это удивительно.

ВК: Мои предки были кузнецы и краболовы.

КК: Об этом песню нужно написать – «Кузнецы и Краболовы». Его предки – кузнецы и краболовы, а у него такой вот дамский кошелечек с розочками. И живет он в Швеции. Нормально?

ВК: Все, давайте есть мороженое.

ПОСЛЕСЛОВИЕ:

(необходимое послесловие от Василия К ., объясняющее все, что было сказано выше. Сопровождалось непрерывным истерическим смехом.)

ВК: Так вот. Они выработали такое отношение к политике, т.е. господствующее отношение к политике, экономике, господствующее в мире по отношению к окружающей среде. Это отношение, как правило, выработалось по отношению к окружающей среде. Это господствующее отношение транснационального капитала. И эта хрень почему-то называется «Кривая кузнеца». В ней показана зависимость выбросов в окружающую среду от уровня доходов на душу населения. Здесь, по-моему, уровень дохода, а там – уровень выбросов. Или наоборот. Вообще кривая – вот такая. Или вот такая. Пока государство не достигло еще определенного экономического уровня, оно выбрасывает по мере своего роста, индустриализируясь, все больше и больше, в окружающую среду. Потом достигает какой-то точки в своем богатстве, национальном продукте. И потом эта кривая выбросов идет вниз. Потому что высокоразвитые технологии не гадят в окружающую среду. Что это значит? Поскольку даже самые развитые государства не достигли высшего пика, а остальному миру еще расти и расти, но все хотят двигаться в этом направлении, то Земле – кранты, если посмотреть на эту модель. Хотя они утверждают, что эта точка близко. И скоро все человечество там окажется до того, как будет разрушено. Но они врут. Комаров же – самый творческий, горящий, большой и открытый человек, из всех тех, кого я знаю.

Автор: Старый Пионэр
опубликовано 30 ноября 2006, 20:24

Публикуемые материалы принадлежат их авторам.

( оригинал )

back